1 В домике у моря

Трубач смотрел на волны, они сегодня были 
Неспешными - не пенясь, сегодня отдыхали.
О береге как будто на время позабыли -
Без страсти, машинально на берег выбегали.
Трубач, приметив это, игриво улыбнулся,
Хотел о чем-то молвить вслух громко, но запнулся,
И тут же оглянулся, чтоб “Люся!” - баритоном
Шальным позвать -  со взором, в луч солнечный вплетенным.

И Люся появилась - неспешна, как волна, и
Спросила: “Ты без шляпы зачем на солнцепеке
Сидишь?” Потом вернулась, как будто вспоминая
О чем-то, в дом.  И снова придя, встав руки в боки
С панамою подмышкой, примеривала взглядом
На трубача панаму. “Побудь со мною рядом!
Чего во мне жалеть-то!” - пропел трубач, но дама
Панаму водрузила, сказав:”Носи панаму!” 

“Смотри, какие волны! Они опять другие! -
Вчера казались быстры, сегодня тормознуты!” -
Трубач промолвил гордо. “Хорошие такие!” -
Любимая, ответив, на целую минуту
Его поцеловала. Он таял от волненья
И счастья, восхищаясь до слез, до опьяненья
И запахом, и телом, и кожей, и губами
Ее. И солнце пылко в лицо глядело даме.

Они остановились. “Ты глянь - там серфингисты!
Три дня мы здесь - впервые они нарисовались!” -
Сказала Люся. “ Это есть женский почерк чистый:
Я ей про жизнь, про волны, что все куда-то рвались
Вчера, а нынче смирны. Болтаю, смысла ради,
Она же замечает лишь мужиков на глади
Морской!” - трубач шутливо повысил голос. “Милый,
А может, это бабы в такт волнам что есть силы

Там дрыгают на досках красивыми задами -
Я для твоей утехи, мой дорогой, стараюсь!”
Смеясь, сказала Люся, хитро сверкнув очами.
“Тогда другое дело! Тогда я преклоняюсь
Пред вашим, мем, талантом!” - трубач промолвил нежно.
И снова стал серьезным. И обнял так прилежно,
Что Люся задрожала, как будто испугалась
Чего-то, и чтоб спрятать озноб, в него вся вжалась.

“Эх, жаль не научился я на доске кататься!
А как бы было зыко скользить по глади моря! -
Трубач помог, отвлекши внимание, расстаться
Любимой Люсе с дрожью. - Эх, жаль, какое горе!”
Она заулыбалась. “Ты знаешь, я когда-то
Спасателем работал. Ну я не помню даты -
Из армии вернулся, консерваторский важный
Экзамен сдал и к югу рванул с дружком в рай пляжный.

Устроились работать спасателями. Денег
Ведь не было. И главный спасатель - дядя Витя,
Учил нас, что спасатель - есть жулик и бездельник,
Но если люди тонут - умрите, но спасите,
Особенно, когда на твоем участке тонет
Какой-нибудь придурок - орет, хрипит иль стонет.
Наука здесь такая: подплыл к нему поближе
И оглушил ударом в скулу иль чуть повыше,

Чтоб не мешал спасать и тебя на дно в припадке
Не утащил от страха. А дальше взял за патлы
И к берегу... Сначала все, вроде бы, в порядке
На вверенном участке творилось, но вот падла
Одна тонуть решила - заплыл за буй, собака,
И видимо случилась с ним паники атака,
Орет, хрипит и стонет. “Ну - с боевым крещеньем!” -
Подумал я. - И в лодку под ложечкой со жженьем.

Подплыл я, как учили. Оставил лодку где-то
В трех метрах от придурка, чтоб он не попытался
В беспамятстве мой ялик перевернуть, ведь это
Случалось. Прыгнул в воду. Удар мой не удался
И я попал бедняге в губу, разбив до крови.
Тонувший испугался ужасно, поднял брови
И наутек. В погоню я бросился, хватая
За волосы, - клок вырвал, придурка настигая.

Он закричал:”Спасите!” Я начал бить по шее,
Он пробовал отбиться, но силы не хватило.
В конце концов я в лодку втащил, словно в траншею, -
Избитого, чумного, спасенного терпилу.
С тех пор, как говорили, ходили слухи даже,
Что никому не надо тонуть на нашем пляже, 
Спасатели тут - звери и бьют за это шибко! -
Он вдруг застыл. - Не зря двор дразнил тебя “Улыбка”!

Он вглядывался долго в лицо ее так пылко,
Что Люся улыбалась еще сильней в смущеньи.
Раздался звон - как будто упала где-то вилка.
“Пойду-ка я - продолжу готовить угощенье! -
Сказала, возвращаясь в дом, Люся. - Ты, любимый,
Гляди на волны дальше, а то промчаться мимо!
А если вдруг застонет на волнах серфингистка -
Спаси ее, но только не бей, не надо риска.”

Трубач остался с морем наедине. Сегодня
Должны приехать гости - с женой друг и подруга
С супругом. Добрый праздник, такой - как новогодний,
Предчувствовало сердце. Точно сходила с круга
Привычного на вечер - жизнь, полная движенья.
И радость от общенья, от лучших душ сближенья
Преображала время и то, что будет позже.
Он ликовал по-детски всегда, хоть славно пожил.

Ведь после нас на свете, он понял, остается
Не звук трубы, не мебель, награды и приметы,
А что трудом совместным сердечным создается -
Иная степень чувства друг к другу, та, что нету
Пока что на планете, но та, что достигали,
Слагаясь, наши верность и пыл. Мы постигали
Науку человечью - пристрастия друг к дружке,
В труд превращая главный ремесла и пирушки…

Она всегда умела готовить лучше многих.
Так невзначай на кухне шедевры создавала.
Он много блюд съел в жизни - и пышных, и убогих,
Но Люсину готовку нутро не забывало.
Хоть у нутра не много осталось нынче силы
На страсть к чревоугодью. Но тут возобновило
Оно уменье это, раз Люся была рядом.
Как будто обернулась жизнь теплых волн каскадом.

Вообще все чаще в эти дни трубачу казалось, 
Что вдруг сама природа решительно и нежно
Приблизилась - так, словно спошлить не опасалась, -
К гармонии, и это в их судьбах неизбежно.
Как жаль, что так не долог сей миг существованья
Гармонии и время стремиться к убыванью!
А волны хорошели от плавного каскада.
И сердце застучало до боли от досады.

Но вспомнив то, что Люся здесь рядом со стряпнею,
Не веря в этот праздник гармонии и чуда,
Он встрепенулся гордо и побежал волною
В дом, чтоб обнять и долго ласкать под звон посуды
И бормотанье Люсю, чтоб больше не дрожала.
Ту, что ему всей сутью своей принадлежала,
Ту женщину, которой не быть его женою,
Но с кем судьба связала гармонией земною.

                                  2 там же с гостями

Был вечер. Гости ели и пили. Было жарко
На улице, где сели застольничать. И звезды
Глядели чуть устало, как лев из зоопарка,
На то, как люди смотрят на них. Приморский воздух,
Вино и суть событья пьянили и дурили.
Трубач следил за Люсей. Она болтала в хоре
Веселых женщин, фоном для них звучало море.
И мужики болтали, глотали и жевали.
Но что-то оставалось несказанным - все знали.

“Как хорошо, что, Люда, вы выбрались с ним вместе
Сюда, - сказала Люсе друга жена на ухо, -
Ведь все как быть - не знают, а сердце не на месте.
А он с тобою рядом - орел!”  И голос глухо
Звуча, вдруг надорвался. Но женщина в улыбку
Свой спрятала надрыв и старалась, видно, шибко.
Трубач это заметил и показал язык ей.
И друг, что слева, громко воскликнул:” Да, здесь зыко!

Вы здорово, ребята придумали забраться
Сюда и аж неделю жить в домике у моря!”
“Шесть дней!” - трубач поправил. “Не мелочитесь, братцы, -
Продолжил друг, - здесь сердце ликует на просторе!”
Все будто разобрали назначенные роли. -
И вот подруга робко вступила:” А гастроли?
Где следущие будут?” Трубач в таком вопросе
Нашел подвох. “Не будет гастролей впредь! Я бросил!”

Он гордо засмеялся. Все гулко замолчали.
Вовсю шумело море, как будто заглушая.
И Люся улыбнулась. “Чего вы заскучали? -
Сказал трубач. - А что там творится в мире?” “Ша, я
Вам доложу!” - друг, веки поднявший, сигарету
Засунув в зубы, счастлив тем, что он может эту
Исправить сцену, начал рассказывать всем смачно,
Что жизнь опять в России сложилась неудачно.

Что не хватает снова какой-то важной доли
В том, что творится в сердце страны, в ее устоях,
Что больше предрассудкам привыкли верить что ли,
И сами знать не смеем, чего Россия стоит.
А ведь так просто, вроде, добавить благородства
Да искренности в каждый жест, вместе побороться
Всем за привычку делать добро, смягчая нравы.
И как бы засверкала любимая держава!

И Люся отозвалась вдруг:” Разве ж так возможно?!
Для этого, наверно, менять сознанье нужно
У многих, очень многих людей! Им будет сложно
Понять - они привыкли душой лениться дружно,
Не принимая эти премудрости от лени,
И гордо отвергая попытки осмысленья
Своих же неурядиц и мук, что душу травят!
Нет, трудно мне представить, что кто-то нас исправит!”

Но тут с женою друга случился приступ смеха.
Чуть справившись с собою, она всем пояснила,
Что вспомнила, как в школе был медосмотр - потеха:
“Водили нас в диспансер. Меня там колотило,
Поскольку дело было зимой, кругом был кафель
Холодный и облезлый, шприцы в стеклянном шкафе.
Последний кабинет был, сказал нам кто-то:” Будут
Здесь брать мазок!” Ту сцену я вечно не забуду.

Все поняли: из попы возьмут мазок лопаткой.
Представилось, что тетка воткнет со стервы силой.
Я, будучи девчонкой на пол мужской уж падкой
В мечтах, по-детски робкой была еще и хилой,
Хоть дело в старшем классе случилось... Самой первой
Пошла я. Но, о ужас, столкнулась не со стервой
Противной, а с холеным самцом в халате белом.
Он отвернулся, к шкафу пойдя движеньем смелым

И буркнул:” Подходите!”  Вся съежившись, стянула
Колготки я с трусами, задрав повыше юбку.
Пошла к нему и раком там встала, хоть струхнула
Так, что, наверно, попа вся покраснела. “Груб, как
Зверь дикий, будет дядя!” - кошмарила себя я,
И стыд и боль проникли в меня уже, пронзая.
Но вдруг: “Мазок из горла!” - был голос с того света.
“Наверно, раздеваться, - сказал он, - смысла нету!”

Все засмеялись тихо, захохотали волны.
“Так я к чему все это! - жена сказала друга,
Продолжив. - Мы готовы всегда, и этим полны,
К тому, что нас обидят повсюду там, где руку
Приложит государство. Не государство даже,
А, как сказать, - обычай, суть действий, что на страже
Стоят, не приучая быть добрым без корысти.
Мы потому в такую петлю все забрались и!

Ну это ж просто дикость - когда в лечебном месте,
Где каждого с усердьем должны ласкать и холить,
Ужасно некомфортно и страшно. С детства вместе
Мы к этому привыкли. Нас нужно всех уволить
И новых, не привыкших к бардачности и злости,
Набрать…” Она умолкла. “Вы ешьте больше, гости!”
Сказал трубач, очнувшись. “Ой, чуть еще - я лопну!”
Подруга пробасила. “А я вон рому хлопну!” -

Продолжил муж подруги зачем-то тоже басом. 
И вдруг спросила Люся: “ Так тот мужик в халате -
Не стал ли твоей позой он пользоваться, часом?
И что потом с тобою он сделал в результате?”
“ Тактично и не больно он взял мазок из горла.
По-взрослому отнесся. Я вышла - и проперло
Меня: я, сев, заржала, как лошадь, в коридоре
И долго хохотала в девическом задоре.”

“Вот видишь, - муж подруги сказал,  - не всех нас надо
Уволить! - жутко красный от рому иль от мысли. -
У нас всегда за рюмкой мы спорим: “Чья вина то?!”
И “Как нам все исправить?!” До дна себя изгрызли
А может, просто нужно, чтоб все по-человечьи,
Чтоб правила не волчьи внутри нас, а овечьи
На век установились. И чтоб следить за этим
Всем духом нашим общим, раз в мудрецы мы метим!”

И долго все смеялись, глотали и жевали,
Курили и гуляли, топча песок с оттяжкой.
Трубач глядел на Люсю и пил, не уставая,
Потом пошли купаться всей дружною компашкой.
И волны набегали на их тела ночные.
И время позабыло про все дела земные -
И, будто задержалось, смотря на эти сцены,
Как будто эти жизни прекрасны и бесценны.

                              3 как это было 

Они знакомы с детства. Была чуть младше Люся.
Их двор был знаменитым, шпаны там было много.
Трубач в компаньях шпанских своим слыл. С видом гуся
Ходил он мимо окон однажды, недотрогу
Одну из местных ярких надеясь после лета
Увидеть. Встретил Люсю. “Ого, вместо скелета
Теперь такая бикса! Во выросла!” - воскликнул
Он, обращаясь к другу, что рядом был. Тот хмыкнул.

А Люся улыбнулась. Потом они гуляли -
Неделю, месяц, вместе обшарили всю местность.
Потом у Люси мама ушла от папы, знали 
Все во дворе об этом. А Люся в неизвестность
Взглянула ошалело, решив остаться с папой.
А папа крепко запил, хоть был приличной шляпой.
И как-то раз из дома Люся ушла, взрослея.
Трубач не знал, что делать. Хирел, расставшись с нею.

Он с самых младших классов трубою занимался.
Родители отдали, а он косил сначала.
Но в нем талант безмерный откуда-то вдруг взялся, 
Природа в нем, почуял он, что-то означала.
Он издавал такие немыслимые звуки,
И губы обучались так быстро всей науке,
И ноты - так подвластны ему - слагались в чудо,
Что он решил: другого знать ремесла не буду!

Но как исчезла Люся, не радовала даже
Труба. Он обыскался... Со скульптором  беспутным
Жила она в то время в гулявом бабьем раже.
А скульптор увлечен был лишь пьянством беспробудным
Да бабами. Девчонка ему поднадоела.
И он стал грубым с Люсей... Трубач ворвался смело,
Найдя, в квартиру. Люсю забрал с собой без крика.
И скульптору дал в зубы, поранив руку дико.

И вечером в подъезде впервые были вместе
Трубач и Люся. Сердце ужасно колотилось.
Но Люся, словно прежде с ним прожила лет двести,
Так отдалась, что встреча их в счастье превратилась.
И в этот день он понял, иль понял много позже,
Что в этот день он понял, что лучше и дороже,
Чем Люся впредь не будет ни женщины, ни чувства
К возлюбленной. И это тоже его искусство!

И  Люся залетела. Он предлагал оставить
Ребенка, но абортом закончились свиданья.
Лишив себя ребенка, решила все расставить
Иначе Люся с тягой привычной к расставанью.
И трубача однажды, не мешкая, отвергла,
Почуяла, что это нехорошо, но меркла
В те годы ее совесть пред страстью и с угару.
А может, уяснила, что ей трубач - не пара.

Шли годы. Он вернулся из армии, закончил
Учебу, стал известным артистом, знаменитым,
Богатым, но без Люси не мог трубить он звонче,
Чем сердце колотилось. И он не позабытым
Был, хоть она замужней уж сделалась, - скучала
По трубачу зачем-то. В коляске дочь качала
И вспоминала в этот миг трубача к чему-то.
И он, женившись, Люсю не сдал ни на минуту.

И встретились обратно. И снова было счастье.
И так вся жизнь промчалась. Встречались и таились.
И Люся уходила. И снова возвращаться
Ей приходилось робко. Сердца их не разбились.
Трубач жены лишился, жена ушла к другому,
Поскольку толпы женщины с ним шоркались. Для дома,
Детей и мужа Люся жила и не роптала.
Муж был упрям и беден, но Люся не устала.

Трубач мечтал все годы, что, может быть, когда-то
У них найдется время на домик свой у моря.
Но Люся говорила: “Посмотрим…” виновато.
И знал трубач, что это несбыточно. Но споря,
С природой, в это верил. И ждал… И вот проснулся
В обнимку с Люсей. Море шумело. Повернулся
К окну в оцепененьи от ощущенья чуда
Свершившегося. Будто теперь оно повсюду. 

Чуть шевельнулась Люся. “ Ты спишь?” “Я притворяюсь…”
Ответил, промурлыкав, свернувшийся клубочек.
“Как хорошо! - воскликнул трубач, шептать стараясь,
Что впереди вся жизнь - ведь еще два дня, две ночи!”
“Давай поспим подольше!” - обняв, сказала Люся.
“Вот нам уже полтинник, - привстал трубач, - дивлюсь я:
Ты стала еще краше, чем прежде, совершенней!”
И Люся улыбнулась: “Я - символ пригрешений!”

“Нет, нет, - затараторил трубач, - неутомимым
Становится животным любой, теряя совесть.
А ты вот утомилась от глупостей, любимым
Навек став человеком. Длинней, чем наша повесть,
Любовь продлится наша!” “Давай  поспим, мой милый, -
Сказала, поцелуем его остановила
Без слез и дрожи Люся, - с утра уедут гости,
Мы снова будем вместе звать волны и греть кости”.

                                   4 мечта сбылась

Он умер через месяц решительно и скромно,
Не докучая близким, почуяв, что день, два - и
Он превратиться в немощь. Все будут ждать и томно
Вздыхать над ним: “Скорей бы”, от скорби уставая.
Упал у туалета. Сын подбежал, пытаясь
Поднять, но понял: мучить не надо, расставаясь,
И подложил под тело отца лишь одеяло.
Трубач, спустя часа два лишь выдохнул устало,

Не удостоив вдохом вселенную отныне...
Он год назад узнал о своей болячке - раке.
Семь месяцев боролся, не допускал унынья.
Весь химией измучен, не ник со смертью в драке.
Но рак не истреблялся, распростроняясь пышно.
И как-то раз: “Все, хватит!” - сказал он еле слышно.
И занялся делами, все приводя в порядок,
Чтоб никого не бросить из тех, кто был с ним рядом.

И жил своей мечтою нахально, но смиренно:
Уехать с Люсей к морю, хоть на одну неделю.
Труба его, наверно, хотела выть сиреной,
Но выла серенады так, что вокруг балдели.
Он отработал много за предпоследний месяц
Концертов, заработал в таком лихом замесе
Последних денег кучу. Трубу отдал коллеге.
Позвал на встречу Люсю, мечтая о побеге,

И обо всем поведал, и попросил о счастье
Предсмертном. И “ Посмотрим..” - в ответ сказала Люся.
Не дернулся ни мускул - как будто нет напасти.
“ Не бойся, не умру там!” - сказал он. “ Не боюсь я! -
Ответила спокойно она и улыбнулась, - 
Но обещать не буду!” Ответив, отвернулась
И быстро распрощалась. Но через день вальяжно
Вдруг попросила мужа: “Пусти меня на пляжи!”

“Чего ты вдруг решила? - не понял муж вопрос, но
Опасность чуя шкурой в капризе этом, дольше,
Чему нужно, не сводил взгляд с жены, вздыхая грозно.
“Он умирает, слышишь, его не будет больше!”-
Сказала так упрямо, играя желваками,
Жена, что муж в смятеньи лишь сел, взмахнул руками.
Но после полминуты ответил ей, как равный:
“Слетай, конечно, если так нужно! Правда… Правда!”

И вот трубач и Люся шесть дней делили счастье,
Ведь жизнь дает порою нам больше, чем мечтаем,
А смерть еще добавит… Купаться, пить, прощаться
К ним приезжали гости, кем был он почитаем.
И Люся отмечала в себе такую силу
Любви, что даже крышу порой, как встарь, сносило.
Но снова убеждалась: в мужья он не был годен,
Он с детства был уж слишком масштабен, добр и моден!

Но благодарность - чувство волшебное, пожалуй, -
К мужчине, что так любит ее всю жизнь, как чайник,
Была такой огромной, что Люся не дышала,
Когда он что есть мочи ласкал ее ночами.
Ей в пору разрыдаться, она ж была довольна
Собою, улыбаясь почти бесперебойно.
И лишь когда обратно неслись к аэропорту
В такси, она зачем-то скривила кисло морду.

Прощались у подъезда. Он проводил до самой
Квартиры. Что им было теперь уже стесняться.
Он вдруг сказал наглея, он снова был упрямый:
“А помнишь, как с тобой мы хотели развлекаться, -
И ролевые игры придумал я - убогий 
Пацан: ты - ученица, а я - учитель строгий
И накажу за двойку. Ты форму раздобыла,
А я нашел задачник, чтоб все в натуре было.

И вот мы, вместо секса, всю ночь с тобой решали
Задачи - попотели, но взяли интегралы…”
Он замолчал. У Люси вдруг бредни замелькали
В башке: “Забрать кусочек его себе, хоть малый…”
“Ступай!” - сказал он твердо. Она заулыбалась,
Но как-то криво - что-то в улыбке оборвалось.
Трубач это заметил, и с радостью такою
Ушел быстрей, игриво лишь помахав рукою.

Она вошла в квартиру. Муж встретил ее смело.
Она вцепилась в мужа и долго обнимала.
Хоть ревностью сжигаем был муж: “Ты загорела! -
Сказал, - и получшела, пусть отдыхала мало.”
Лишь через день, не в силах уж справиться с собою,
Спросил муж Люсю: “Как он?”, суп кушая с лапшою.
Она плиту протерла, степенно повернулась,
“Он похудел!” - сказала и горько улыбнулась.